Некоторые художники находились под влиянием известных текстов Генриха фон Клейста, Э. Т. А. Гофмана, Шарля Бодлера, Райнера Мария Рильке и Зигмунда Фрейда — авторов, также интересовавшихся куклами и марионетками. Клейст в эссе «О театре марионеток» (1810) усмотрел в последних образ невинности: «Грация в наиболее чистом виде обнаруживается в такой человеческой форме, которая либо вовсе не обладает сознанием, либо обладает бесконечным сознанием, то есть в марионетке или в Боге».

Бодлер в статье «Мораль игрушки» (1853) тоже размышлял о парадоксе инертной формы, получающей особую силу — в данном случае связанную с ситуацией ребенка, которому игрушка дает не только «первый реальный пример искусства», но и «первую наклонность к метафизике». Однако эта наклонность становится агрессивной, даже садистской, предупреждает Бодлер, когда ребенок решает «достать и увидеть душу» игрушки: трясет ее, колотит ею об стол и в конце концов вскрывает, чтобы с ужасом обнаружить ее абсолютное бездушие. «Тогда наступают отупение и грусть», — заключает поэт.

У вас день рождения, а времени на готовку совсем нет? Вы можете заказать торт в спб к нужной дате и он будет готов точно в срок.

Как напряженно амбивалентную вещь видит игрушку и Рильке в эссе 1914года о восковых куклах Лотты Притцель, мюнхенской изготовительницы истонченных эротичных фигурок для взрослых, которые отлично знали немецкие художники, занимавшиеся куклами, в частности Эмми Хеннингс и Ханс Беллмер. Вначале, пишет Рильке, кукла вызывает в нас глубокую симпатию как своеобразный объект, даже как близкий друг, но «вскоре мы понимаем, что не можем сделать ее ни вещью, ни человеком, и в такие моменты она становится для нас чужой». В конце концов кукла «открывается нам как отвратительное инородное тело, на которое мы попусту тратили свою чистейшую привязанность».